Хэйдок Альфред - Маньчжурская Принцесса
Альфред Хэйдок
Маньчжурская принцесса
Когда меня, как единственного друга художника Багрова, спрашивали,
почему он так внезапно исчез из Харбина и где он теперь, я отвечал
пожатием плеч и коротким "не знаю", а в большинстве случаев отделывался
молчанием, потому что Багров категорически запретил мне говорить об этом
до назначенного им дня... Впрочем, меня скоро и совсем перестали
спрашивать о нем; память об исчезнувшем подчас бывает не долговечнее тени
бегущего по небу облачка: промелькнуло темное пятно - и нет его... Я даже
улыбнулся, хотя боль и искажала мою улыбку. А однажды она стала похожей на
плач, когда один из моих знакомых сообщил, что видел Багрова в Шанхае - в
баре... Он был будто бы в элегантном костюме и белой панаме...
Я улыбнулся, чтобы не заплакать: только я один знал, что Багрова нет в
Шанхае, не было и никогда там не будет, что он уже подошел к той грани, за
которой теряется след человеческий и начинается тропа вечности...
Но я не мог говорить об этом! Не мог вплоть до сегодняшнего дня, когда
я наконец получил то, чего ожидал со страхом, все еще в глубине души
надеясь, что земная жизнь, полная радужных мечтаний и зовущая к отважной
борьбе, перетянет чашу весов с жуткими, потусторонними тенями, и мой друг
будет жить...
Но надежда была слаба, как болотный огонек, живущий до первого
дуновения, и сегодня утром предчувствия так стеснили мою грудь, что я то и
дело бросал боязливые взгляды в окно, на пустынный переулок в ожидании
посланца с известием о смерти моего друга. И когда хозяйка пришла сказать,
что оборванный буддийский монах звонит у дверей и требует меня, я был
совершенно подготовлен к этому и спокоен. Я даже поправил хозяйку, сказав,
что это не буддийский, а даосский монах, хотя где же ей разбираться в этом
и для чего?..
Я перешагнул порог и на веранде встретил взгляд сухощавого, спокойного
и бесстрастного, как маньчжурское небо, монаха.
Не говоря ни слова, он передал мне сверток, низко поклонился и сразу
стал спускаться обратно по лестнице. Я пытался его остановить, хотел
пригласить в комнату, подробно расспросить, но он не останавливался и,
поклонившись мне еще раз на ходу, ушел.
Тогда я понял, что ему дан наказ не вступать в разговоры.
Я заперся в комнате и развернул сверток, хорошо зная его содержимое. С
шуршанием оттуда выпали картина моего друга - "Маньчжурская принцесса"
и лоскуток бумаги с нацарапанной слабеющей рукою фразой: "Свершается
Б.".
И чем больше смотрел я в нездешние глаза девушки на картине, тем больше
во мне зрела решимость раскрыть перед людьми тайну исчезновения Багрова,
рассказать про "Маньчжурскую принцессу" и таинственные тропы, уводящие
живых в вечность.
И еще захотелось мне дать хоть слабое понятие о душе человека и
художника, который всех поражал неистовством своей необузданной фантазии;
художника, который создавал полотна, где горы давили зрителя своей
тяжестью, где ясно ощущались тысячелетия, застрявшие в змеевидных ущельях,
и где в причудливых сплетениях корчились тела с запрокинутыми в
исступлении страсти головами. Пышущие пламенем губы рвали там огненные
поцелуи с дымившихся ртов...
Да, этот человек всегда отличался от нас, обыкновенных уравновешенных
людей. Только он мог, покидая концертный зал, изливаться мне в странных
жалобах.
- Почему мир так жесток? В нем есть волшебные звуки, музыка, говорящая
духу о любви и вечной красоте, которых мы никогда не встречаем среди
людей, и окрыляющая его возвышенным обманом.
Это он, первый
